Прислано Н.Сорокиным 12.03.02

В праздники и во время летних отпусков на склонах горных хребтов появляются горластые мужчины, обвешанные, как новогодние елки, снаряжением, и переворачивают все верх дном, чтобы отыскать самую глубокую, самую длинную и самую красивую пещеру в мире. Я принадлежу к их числу. Во всяком случае, первых пятнадцать лет своих спелеологических похождений я был таким, как они. Но потом кто-то, живущий по дороге к центру земли, решил испытать меня и стал подбрасывать задачки на выживание. Вначале мне даже нравилось. Но в этом году я почувствовал, что с меня хватит. Сердце износилось и может не выдержать. Эй! Вы! Там, внизу! Оставьте меня в покое! Я устал!

Автор

Пещерный человек. Версия.

Кривыми мечами на бархате красном
У свода пещеры скрестились лучи,
И странные тени незванно, опасно
Шагнули из мрака на пламя свечи

В.Ян (1975)

Прощание не было кратким. Провожающие и отъезжающие собрались в клубе к восьми часам, подцепили по паре транспортных мешков и двинули на вокзал. Одной ходкой не обошлось. Ребята, кто трижды, кто четырежды, обвесившись грузом, влазили в переполненные троллейбусы, чтобы мокрыми, как мышь после заплыва через Днепр, вывалиться на вокзале, отругиваясь от пассажиров, водителей, а иногда и от контролеров.

Когда проводник увидел две тележки, доверху груженые ящиками, мешками, бочками, он закрыл проход в вагон собственным телом и сообщил, что товарные поезда отходят с другого вокзала. Но это был жест беспомощный и бесполезный. Своими ключами открыли все, что закрывалось, личный состав экспедиции проник в вагон через тамбуры соседних вагонов, груз пропихнули в окна, и проводник смирился.

Два часа после отхода поезда проходят в размещении груза под лавками, на полках, в проходах, емкостями под вагонами и в тамбурах. Полтора часа—на шикарный ужин из маминых бутербродов. А потом молодежь удаляется в тамбур, чтобы до утра петь, курить и балдеть. Все… Можно влезать на полку и ни о чем не думать. Впрочем: две тысячи метров веревки, трос, кабель, сотня альпинистских карабинов, тушенка, деньги, опять деньги, два ящика помидоров, огурцы, хлеб, картошка, разгильдяй завхоз, снова деньги, билеты, билеты…

Закрываю глаза—все еще киевский вокзал, медленно протекающий мимо вагона пестрым карнавалом, а за окном бледное лицо Лиды.

--Все будет хорошо.

--Ты о чем, Лидочка?

--У тебя все будет хорошо. Я буду ждать тебя.

--Извини, сейчас расквасят аптечку.

Надо было сказать, что она мне нужна, что я не могу без нее.

Опять не хватило времени. Или чего-то другого.

Трое суток до Самарканда. Главное—не дать народу в досуге заскучать. Впрочем, дел столько, что этот вопрос решается автоматически. Проверить связь, отремонтировать подвесные системы, провести занятия по технике безопасности. Все, как всегда.

За ремонтом, учебой, песнями и розыгрышами добрались до Самарканда почти без приключений, и вот газик с брезентовым верхом, набитый под завязку спелеологами, снаряжением и продуктами, едет по Пенджикентской трассе на Ургут, в Чакыл-Калянскую геологическую экспедицию. Ночуем в вагончиках у геологов, а с утра на тракторных санях со страшным скрежетом и грохотом ползем к перевалу. В санях пять ящиков динамита, наш груз и мы… кто посмелее и поленивей. Страшновато. Особенно на крутом склоне. Но все благополучно—несколько седых волос не в счет. Зато груз уже под Яхтоном, еще два перевала пешком – и мы ‘дома’. Сто двадцать килограмм груза на человека. Много. Но мы сами “подписались” на это мероприятие, поэтому три ходки с сорокакилограммовыми рюкзаками для нас не сюрприз. Только очень жарко. Ветра нет, а азиатское солнце пощады не знает.

Вторая ходка прошла тяжело, Нет ветра. Солнце выжигает из трав эфирные масла, и пахучее марево стелется над плато удушливым покрывалом. Болит голова. Я здорово перегрелся и иду с трудом. Груз прижимает к камням, и даже стройные ферулы не привлекают внимания, а в этом году они цветут особенно пышно. Колючий жидкий травостой сменяет можжевельником и горной вишней, а местами голыми карстовыми и щебнистыми полями. К пешере пришли на пределе усталости. На площадке перед воронкой лежат вперемешку рюкзаки, транспортные мешки и бгоревшие на солнце люди. Сбрасываю рюкзак. Беру полиэтиленовый пакет и иду собирать лошадиный послед. Это единственное топливо на плато. Кто-то присоединяется, поддавшись чувству солидарности. Коша Резников начинает суетиться около кострища, Томка подняла Димку Вдовина, пошли за снегом. Похоже обед будет вовремя. Необходимо серьезно подкрепиться. Когда спадет жара, пойдем в третий раз. По свежему ночному воздуху должно получиться проще. Время уже поджимает. Завтра первая четверка должна идти на штурм пещеры Киевской.

Осыпь была метров двести шириной, но очень подвижная: мелкий щебень держался на крутом спуске плохо. Дорогу я знаю, четвертый раз хожу через Яхтон, но на этот раз залетел крупно. Если бы не погас фонарь, я бы с тропы не сошел. Сгорела лампочка, а когда я попытался ее заменить, уронил запасную и наступил на нее. Спички помогли установить печальную истину, что жизнь электрической лампочки очень хрупка. Надо бы оставить ребят( я шел замыкающим), но не хотелось срывать темп. Пусть идут, пока идется, и я пошел по тропе без фонаря. В коце концов я потерял тропу и вот сиэжу на осыпи—любуюсь звездами. Они в Азии яркие и большие, а сегодня просто сказочные. Только место для наблюдений неудачное.

Через пятьдесят метров осыпь уходит к обрывам, и, если ехать с камнями вниз, остановиться уже неудастсядо самого дна ущелья. Метров триста свободного полета в компании с рюкзаком и тонной щебня—перспектива сомнительного достоинства.

Под клапаном рюкзака—каска с фонарем. Если из фары выкрутить лампочку и вставить в ручной фонарь, можно хоть сориентироваться. Попробую снять рюкзак…Стоп…Поползла, проклятая…Собственно говоря, осыпь еще и не останавливалась. Ползет…то быстрей, то медленней. Думал – перебегу, но не хватило дыхания. Может опять побежать? Нет… Опять поехала… От малейшего движения. Да и не видно, куда бежать. Жаль, с Лидочкой не попрощался…

Опять поехали… Хоть бы луна взошла. Тогда сбросить рюкзак и бежать к ближайшему краю что есть силы. А щебень все сыплется и сыплется в ущелье, и где падает, не слышно, только щелкает по ближайшему уступу.

Через три часа будет утро, и будет очень светло, но меня уже не будет. Звезды! Какой толк от звезд, хоть их так много! Звезды! Да засвети хоть одна поярче! Дай немного сета! Свет! Мне нужен свет!

Свечу, свечу! Только не двигайся, Иваныч! Да. Лихо ты влез. Это я, Коша, держи веревку. Осторожней шевелись, пока не привяжешься. Мы уже полхребта облазили. В Заранзасае пересчитались, видим—ты отстал. Сбросили рюкзаки и стали ждать. Через два часа пошли искать. Осторожней шевелись! Закрепи веревку попрочней, теперь поехали. Уходи вправо маятником, туда дальше, там осыпь крупнее и заросла колючками, может выдержит. Пошел! Вышел на скалу? Закрпись, я сейчас спущусь Здесь полочка очень приличная.

Еще пять-десять минут ушло на выход к тропе. Сбрасываю рюкзак, сажусь, дрожащими руками достаю сигареты и спички, закуриваю. Коша стреляет у меня сигарету и присаживается рядом: потный, тяжелый и какой-то очень мощный. Ворчит.

Искали мы тебя ближе к вершине хтона, кто-то там фонарь твой видел. Искали долго и бросили искать, потому что тебя там не было. Устроились на тропе передохнуть, набегались—жить не хочется. День ведь тяжелый. Только этих спсательных работ нам не хватало. Сижу никого не трогаю. Вдруг кто-то подходит сзади, поднимает меня, кладет на плечовместе с рюкзаком и несет по горам. Широкое плечо—это единственное, что я успел заметить. Попробовал пошевелиться, чтобы вырваться или хотя бы посмотреть, кто меня несет, но как-то оцепенел. В общем ничего не помню. Только запах – непривычный, резкий, мускусный. Принес меня этот друг сюди и поставил возле осыпи, где ты орешь. Я сразу о нем забыл, к тебе побежал, уж больно ты раскричался. Но один раз обернулся. На тропе стоял кто-то очень большой, смотрел мне вслед. И вдруг исез. Не улетел. Не убежад, а именно исчез.

Не веришь? Можешь не верить. Я сам себе не верю.

Прошло две недели. Наша палатка стояла на глубине 180 метров в пещере ”КиЛСИ” на просторной глинистой площадке последнюю ночь. Экспедиция прошла вполне благополучно. Бывает хуже.

Пещера закрылась на тысячном метре большим залом, наполовину заполненным водой;

---переохладившийся Паша Воздриков, еще вчера игравший со смертью в поддавки на 900 метрах, уже в наземном лагере пьет чай с чабрецом и уверяет всех вокруг, что и сам бы выбрался из пещеры, без спасателей;

---вчера, перед сном, мы скрутили изолентой в блоки последние батарейки для наших фонарей;

---близится к концу отпуск и контрольное время выхода из пещеры;

---силы и здоровье на исходе, как раз осталось, чтобы выйти на поверхность.

И рука моя, на которую Володя Баранов сбросил зубило в пятнадцатиметровом колодце, зажила. Хорошо, что попалона часы, --повреждения минимальные, но “Амфибию” жаль.

Пора, пора. Надо уходить по веревкам, по тросам к небу. Это было ясно еще в нашем штурмовом вчера. Поэтому сегодня мы должны проснуться пораньше, выползти из дорогостоящего комфорта подземного лагеря и начать свой путь через черный, холодный путь к небу, от которого ушли две недели назад.

В нашем четырехспальном мешке, сшитом из нитрона и парашютного шелка, пока спокойно. Все уже проснулись, но каждый живет в своем мире. Клим украдкой, чтобы не выгнали, закурил сигарету, Томка с хрустом потянулась, опять свернулась калачиком и уютно засопела у меня под боком, растягивая последние минуты тепла и уюта. Находчивый Коша не спеша копается в своем углу. Он никогда не забудет затащить в спальник отсыревшие носки, чтобы подсушить, и всегда их обнаруживает где-то подо мной.

За тонкой стенкой палатки пещера жила своей призрачной жизнью.

Мелкая капель у северной стены выбивала что-то веселенькое о дно консервной банки из-под мойвы, в которую мы собираем воду для готовки пищи. В галерее, ведущей вниз, к гроту Морское дно скатился камень и наполнил грот целой гаммой ксилофоновых звуков. В проводах связи асвистывает ветерок—ближе к утру тяга усилилась.

Над головой фосфоресцирует циферблать Томкиных “командирских” часов, подвешенных к потолку булавкой. Было 2 часа 32 минуты, когда все это началось.

Откуда-то снизу, со стороны ручья, который мы назвали Стикс, кто-то, громко шлепая по лужам, шел к нашему лагерю. Вот он обошел большой камень, где я оставил свое личное снаряжение, погремел карабинами, тяжело вздохнул, положил их на место, подошел ближе, футбольнул консервную банку, потеребил растяжку палатки, шевельнул полиэтиленовый лист, перекрывающий палатку от капели. Сейчас войдет… Нет, не вошел. Обогнул палатку, прошлепал к веревкам, свисающим в зал из колодца, подергал, пробуя на прочность, вздохнул и ушел… Ушел вниз, в сторону Стикса.

Штурмовая группа молчит. Спят? Притворяются? Тянусь к телефону и названиваю в базовый лагерь на поверхности. Там у них глубокая ночь, и моим звонком никто не восхищен.

--«Земля!» «Земля!» Я «Недра». Как слышишь меня? Прием!

--«Недра!» Я «Земля!» Слышу нормально. На свяи Шакалов, Чего тебе не спится, Иваныч?

--Да у нас уже утро. Будеи сейчас вставать, у меня к тебе вопрос. Кто кроме нас под землей?

--Нет никого. Из лагеря “Четыреста” группа спасателей ушла еще всчера, а вспомогательная группа войдет в пещеру только завтра утром. Тьфу ты! Уже сегодня. А почему это тебя заинтересовало?

--Да тут кто-то на площадке ходит…

--Может, Коша, по надобности выполз. У него с желудком—сам знаешь.

--Нет! Все на месте.

--Слушай, Иваныч, у нас три часа ночи, а ты со своими шуточками. Конец связи

Значит я шучу. Может, и вправду не заметил, как задремал, и что-то приснилось.

Объявляю подъем и подаю пример. Тем более, что моя очередь готовить завтрак. Натягиваю полиэтиленовые кульки на ноги, засовываю в сырые резиновые сапоги и, собравшись духом, выныриваю из палатки в пещерный холод.

Бр-р-р… Пять минут на туалет, еще десять, чтобы заправить бензином примуса и разжечь их сухим топливом, подбираю алюминиевые котелки и бегу по воду. Консервная банка опрокинута. Не страшно, вода в луже за палаткой отстоялась до кристальной чистоты, наберем отсюда в котеки, хватит и на кашу, и на чай. Продукты?.. Продукты справа от палатки, под стеной зала. Еще с вечера я разложил на три камешка—один кулек на завтрак, другой, поменьше, чтобы перекусить по дороге, а в большой куль я вложил три банки тушенки, пять банок печеночного паштета, десять пачек галет, восемь пачек сухого спирта, два пакета свечей, пакет конфет килограмма на два и две пачки чая.

Эти продукты в большом оранжевом транспортном мешке были аварийным запасом, и их надо вынести на поверхность. Но таскать такой груз не хотелось и мы решили оставить все крымской команде, которая заходит в пещеру через неделю после нас.

Ну так вот. Именно этого большого оранжевоготранспортного мешка с продуктами на месте и не оказалось. Тщательно обследовав территорию вокруг палатки, я понял: продукты исчезли, зато рядом с тем камнем, где лежало личное снаряжение, на глинистом дне пещеры я обнаружил след ноги размером где-то сорок пять-сорок семь. Нога была босая…

Когда я показал след друзьям, посыпались упреки в розыгрыше, обвинения в неуместных шутках. Но собрались очень быстро, часа за полтора, раза в три быстрее, чем обычно.

Через 25 часов после выхода прищло время цветов, чая, сто граммов спирта, душистого, сухого азиатского воздуха и ярких горных лугов в лучах раннего ласкового солнца… Все как рукой сняло!

Прошло десять лет. Как-то так получилось, что опять мы собрались той же компанией под землей, но уже в другой пещере. Глубина – метров 900, температура воздуха – как в бытовом холодильнике – плюс три, только влажность 100%. Да и устроена шахта не очень уютно. Во время сильного дождя со всех окрестных гор и ледников в шахту стекают потоки и заполняют ее почти наполовину.

Поэтому, когда вода в русле вдруг помутнела, и ручей буквально на глазах начал расти и превращаться в реку, стало ясно, что пора искать место, где можно было бы отсидеться от этих неприятностей. Метров за триста вверх по течению безопасном зале стоял наш лагерь, и нам очень захотелось туда. Но идти в такой ситуации нельзя, Собьет с ног и перемелет жерновами валунов. Не стоит и здесь ожидать конца событий. Судя по следам затоплений, эти места очень скоро окажутся глубоко под водой. Будем уходить щелями. Там, выше, на древних этажах пещеры вода нас, может, не догонит. Сначала по боковой галерейке поднялись метров на восемьдесят, потом по камину покарабкались вверх, где просто лазаньем, а где распираясь о стены. Река к тому времени затопила нижнюю часть пещеры, ина дне галереи, по которой мы только что прошли, образовалось озеро. Нехорошее такое озеро. Уровень воды в нем поднимался со скоростью один метр за пять минут, или скажем, двенадцать метров в час. И скорость подъема увеличивалась. По поверхности воды лениво кружились спички, какие-то щепки, полиэтиленовая банка из под карбида, окурок, и вдруг возникли огромные воздушные пузыри—вода выдавила воздух из какой-то пустоты.

В конце концов вода затопила галерею полностью и стала подниматься, по камину. Началась гонка. Неторопливая такая гонка. Вода поднималась, а мы уходили от нее, карабкаясь по скалам вверх. Тонка продолжалась часов шесть, пока мы не добрались до приличной полочки, а вода не успокоилась двумя метрами ниже. Уютная сухая полочка, метра три шириной и пятнадцать длиной случилась очень вовремя. Выше шли совсем неприступные стены. В южной части полки обнаружилась круглая дыра диаметром до метра, за ней гротик два на два метра—отличное место для лагеря, Только вот было у нас всего два куска полиэтилена, которые мы носили с собой на всякий случай, по плитке шоколада и по пачке сухого спирта. Для обогрева и приготовления пищи.

Еще одна подробность: был у нас с собой контейнер с продуктами дня на два-три, так Коша упустил его в воду, и наши продукты утонули почти мгновенно. Ну, не виноват, Коша! Он в это время страховал Томку с уступа, а откуда-то сверху прилетел камень килограмма в два и упал на каску Коше. На каске образовалась трещина сантиметров пятнадцать, амортизатор налез на уши, но страховку мужик не выпустил—сдюжил. Контейнер только не уберег. Хорошо, хоть продукты улетели в воду, а не Томочка. Она плавает примерно также, как ящик с тушенкой.

Сидим на полочке,отдыхаем, курим. В прорезиненных доспехах жарко, но не надолго. Подсчитываем резервы. Если за три дня вода не спадет, мы умрем, Замерзнем мы. Чтобы выжить в такой пещере больше трех суток, нужны палатка, сухой спальный мешок, пенополиуретановые коврики и пища… Или хотя бы только пища…

Ну да делать нечего. Будем ”зимовать”. Завешиваем вход в гротик листом рполиэтилена, залазим поодному в тесноватое убежище, складываем по центру грота свои ремни, железо и резиновые куртки, садимся на них, прижавшись друг к другу поплотней, укрываемся вторым листом полиэтилена, чтобы сберечь максимально тепло и начинаем скучать.

Эх, если бы было вдоволь еды, тогда бы был бег на месте, и приседания, и песни. Умирать тоже будем скучно—во сне.

Сухого спирта хватило, чтобы только слегка просушиться, и потом еще на двадцать пять часов экономного расходования, когда каждая таблетка делится шесть частей и сживается с трепетной нежностью к выделяемому теплу.

Шоколад кончился через сорок часов, а вода не убывала. Еще часов двенадцать на что-то надеялись, но к концу третьих суток я стал готовиться к “уходу”. Пора пришла. Голод уже не чувствуется, знобит, ноги холодеют. Эх, хватилобы сил, уйти прилично.Стараюсь думать о море, о тепле, внушить себе, что сыт, что жарко, очень жарко. Это иногда помогает. Если очень стараться.

Тихонько заплакала Томка.

--Слезы увлажняют воздух, а тут и так сыро,-- неуклюже пошутил Клим.

--Да я ничего, держусь…

--Вода упала, как минимум, на полметра,-- включается в разговор Коша.—Я сам мерил.

--Главное, чтобы начала падать,--поддерживаю,--скорость спада должна увеличиваться по экспоненте.

Опять замолкаем. Даже если вода будет падать с такой скоростью, как поднималась, все равно сил не хватит на выход, а искать нас в этой щели врят ли будут. Скорее всего, решат, что нас унесло потоком вниз, за пределы доступной части пещеры.

Молчат ребята. Может уже засыпают один за другим. Самое страшное—остаться последним.

Вдруг за полиэтиленовой занавеской появились новые звуки. Галлюцинации? Рановано. Но кто-то там ходит… Огромный, тяжелый… Прошелся по площадке из края в конец, вернулся ко входу в грот. Остановился. Тяжело вздохнул. Войдет? Нет, не вошел. Опять пошлепал по площадке, сбросил какакой-то камень с уступа в воду. Булькнуло далнко внизу—метров пятнадцать пролетел(вода убывает быстро). Ушел совсем. Вкючаю свет и ползу к выходу. Коша сквозь дрему проворчал:

--Брось, Иваныч,-- это все снится.

--И мне это снится, --встрепенулась Томка.

--Я тоже что-то слыхал,--зашевелился Клим.

--Ну, знаете! Коллективные сны – это для меня слишком сложно. Там кто-то наверняка был, откуда-то пришел и куда-то ушел.

Ползу к выходу, срываю полиэтилен и получаю сюрприз: перед входом в грот на знакомом оранжевом транспортном мешке аккуратно выставлены три банки тушенки, пять банок печеночного паштета, десять пачек галет, восемь пачек сухого спирта, две пачки свечей, пакет с конфетами и пакет с чаем…

Вода из камина ушла в галерею на четвертые сутки, а на шестые мы уже были в лагере 700, где готовились к поиску спасатели и по ходу дела спорили, в каком состоянии наши трупы транспортировать—целиком или расчленять на части.

Последнее, что я помню перед восемнадцатичасовым сном—это кружка чая со спиртом и то, как у меня пытались отобрать оранжевый контейнер с пустыми банками, который я отчаянно тащил всю дорогу наверх и который мужики не смогли забрать даже силой. Довез-таки я пустые консервные банки в Киев.

Через два месяца, когда мы подлечили все свои болячки и приличные и неприличные, набрали обычный вес и перестали ужасать родных чудовищным аппетитом, пришло время попытаться ответить на накопившиеся за экспедицию вопросы. И вот однажды, прихватив ящик пива, мы явились все вчетвером на квартиру нашего старого друга Владлена Козака.

Владлен—биолог с большими научными степенями, посвятивший все свои отпуска неудачным поискам снежного человека, принял наш рассказ как розыгрыш и развеселился невероятно.

--Успокойся, Владлен! Сейчас не до смеха, посмотри в этот блокнот. Дело в том, что этикетки банок в процессе транспортировки обычно теряются, и тогд невозможно разобраться, где тушенка, где мясной завтрак туриста, а где консервированная ветчина. Поэтому, перед каждой поездкой я переписываю номера на банках. Вот записи за 1975 год. Смотри подчеркнутые номера. А вот банки, которые нам вернули в 1985 году.

И я выставил на полированный лауреатский стол одну за другой ржавые мятые консервные банки. Владлен тщательно сверил номера и разволновался.

--А ведь так и есть! Номера совпадают! Похожие истории ходят и среди альпинистов, но у них нет доказательств, а ваши баночки очень впечатляют. Вот где-то он живет, снежный человек. А где ему жить? Конечно, в пещерах! В пещерах он живет! Как мне это раньше не приходило в голову? Он редко выходит из пещер. А если выходит на охоту или за плодами в леную зону, то, скорее всего, ночью. Он очень осторожен. Поэтому достоверных следов снежного человека мы знаем много, но не можем его найти. А ведь когда-тио и мы вышли из пещер, но только сейчас делаем первые робкие шаги в этот огромный, забывший нас поздемный мир, в котором все другое: и время, и жизнь, и законы. Мы должны найти хозяев этого мира, понятьих, изучить!!!

Я смотрел на Владлена, широкими шагами меряющего комнату, яростно жестикулирующего, планирующего огромные, шикарные экспедиции в пещеры на изучение то ли снежного, то ли пещерного  человека. Мне стало жаль его.

--Господи! Для начала надо бы выяснить, КТО КОГО ИЗУЧАЕТ. Ну, как в самом деле уместить хотя бы эти два факта в твою версию: продукты, которые нам вернули через десять лет, выглядят совсем свежими; баночки и прочее у нас взяли на плато Кырык-Тау, в Средней Азии, а вернули на Бзыбском хребте. Это-Западный Кавказ.

В.Рогожников